Орел и голубка [= Коршун и горлица ] - Джейн Фэйзер

Через несколько минут ее уже снова заперли в той же темной камере в сторожевой башне. Пока что ее не тронули, но сумели внушить недюжинный страх, которым была теперь пронизана каждая клеточка ее тела.

Дверь в камеру открылась и в нее вошли две женщины, одна из которых несла несколько свечей, а другая — длинный кусок материи. Они ничего не сказали ей, едва окинув взором, и поставили свечи в угол. Свечи залили светом камеру. Она предвосхитила их попытку раздеть ее и сделала это сама. Женщины чуть не охнули, увидев ленту, перевязывавшую ей грудь, и одна из них помогла Сарите развязать узел, который сделала на ее спине Кадига. Когда она полностью разделась, они протянули ей платье из какого‑то прозрачного белого материала, который почти не защищал от холода или от любопытных глаз. Сарита с ужасом осознала, что это платье не было платьем уважаемой женщины из сераля, это была одежда гурии.

Хотел ли эмир оскорбить ее этим? Или намеревался таким образом свести ее сообщение до бормотаний любимой рабыни? Наверно, то и другое, и подумала, уж не отказаться ли ей от переодевания и не настаивать ли на том, чтобы снова надеть одежду пастуха. Но скорее всего, этим она не достигла бы ничего. Единственным ее шансом был разговор с эмиром, и если он согласен даровать ей аудиенцию только при условии, что она наденет это платье, то должна сделать так, чтобы речь ее своим спокойствием и достоинством произвела на него впечатление большее, чем навязанная им одежда.

Она отказалась надеть предложенные ей туфли, но взяла чадру, чувствуя, что все, что способствует сокрытию ее тела, сейчас ей на руку. Чадра закрыла ее волосы, погасив их жар, однако, лица она закрывать не стала, желая тем самым провозгласить свою независимость.

Дверь хлопнула как раз в тот самый момент, когда Сарита кончила возиться с чадрой; обе женщины отскочили к стене. Стражник уставился на Сариту похотливым взглядом и кивком головы велел ей выходить. Когда она проходила мимо него, он коснулся ее бедра, и по спине ее снова пробежали мурашки. Но она сделала вид, что не обратила на это внимания. На этот раз ее привели в маленькую комнатку, на стенах которой висели шелковые экраны, а мозаичный пол покрывали шелковые ковры.

Эмир лежал на диване, потягивая что‑то из бокала. Когда она появилась в дверях, он не поприветствовал ее, а невозмутимо оглядел с ног до головы. Она же продолжала смотреть на стену чуть повыше его головы.

Лень сквозила во всех движениях эмира, когда он поставил бокал на низенький столик и встал. Он пересек комнату и сдернул с ее головы вуаль.

— Похоже, я более сладострастен, чем он — заметил эмир, щупая сквозь прозрачную ткань ее высокую грудь.

Сарита попыталась быть неподвижной, как будто он касался не живой плоти, а глиняной статуи.

— Но у Мули Абула Хассана всегда были несколько странные вкусы, — эмир коснулся кончиком пальца ее соска. — Ты и в самом деле такая холодная, как кажешься? — поинтересовался он. — Наверно, нет. — Он отвернулся от нее, и Сарита облегченно вздохнула.

— Ну, — сказал он, — ты хотела мне что‑то рассказать, рассказывай.

Когда она начала, голос ее задрожал. Тогда она остановилась, перевела дух и начала снова. Эмир опять лег на диван и стал слушать ее, прикрыв глаза.

— Да, ну и ну, — отреагировал на конец ее рассказа. — Ссора в гареме моего друга — оправдание войны. Целое королевство Гранады поставлено на дыбы из‑за женской ревности.

Внезапно он рассмеялся.

— Так ты, Сарита, из племени Рафаэля, отказываешься от своих притязаний на господина Абула, в чем бы они не состояли, и хочешь вернуться туда откуда пришла, оставив все так, как было до твоего появления.

— Да, именно так, — подтвердила она, внутренне похолодев от отчаяния. Похоже, эмир не принял сказанного всерьез. — Я поеду отсюда в Кордову. Если вы не верите моему рассказу, то пусть меня сопровождают до границы.

— О, я не подвергаю сомнению твои слова, — сказал он, все еще смеясь. — Так ты говоришь, что Мокарабы принимали меня за дурака.

— Я только сказала, что в случае отречения господина Абула они выигрывают больше всех.

— Да, это правда, — согласился он.

— И причина, по которой они требуют отречения господина Абула, совершенно неосновательна и в любом случае больше не существует.

— М‑м‑м. У тебя определенно есть мужество, Сарита из племени Рафаэля. Я мало знаю о женщинах твоей расы — вы все там такие? Похоже было на то, что ему действительно было любопытно то, о чем он спрашивал, и его вопрос застал ее врасплох.

— Не знаю, — так вы позволите мне ехать в Кордову, мой господин эмир?

Он задумался.

— Возможно, но я надеюсь, ты не будешь возражать против того, чтобы еще немного побыть моей гостьей.

Холод пронзил Сариту насквозь, и ее затрясло.

— Но почему вы хотите задержать меня? Я ведь уже сделала то, что должна была сделать.

— Ну послушай, это же наивно, — мягко сказал он.

— Я должен обдумать то, что ты мне сказала, должен созвать Совет и, возможно, мне понадобится задать тебе кое‑какие вопросы, для того чтобы принять решение, — сказал он, приветливо улыбаясь Сарите.

— Но вы подумаете над тем, чтобы не противостоять калифу? — Она попыталась обрести хоть какую‑то надежду на то, что ее безрассудство не было напрасным.

— Я подумаю и соберу Совет, — повторил эмир, — а ты тем временем воспользуешься моим гостеприимством. Боюсь, не столь необычным, как в Альгамбре, но мы постараемся сделать все, что в наших силах.

Сарита ничего не сказала на это, а что ей было говорить? Она вошла в логово льва, и если он решил разорвать ее на куски, то как она могла защищаться?

Он позвонил в колокольчик — в дверях появился стражник.

— Помести женщину в крепость, — сказал он, — над землей, и без особых ограничений. Достаточно замка и охраны. — Он улыбнулся. — Она не представляет для нас угрозы.

Он увел ее и эмир тотчас, забыв про лень и усталость, энергично поднялся с дивана. Он нисколько не сомневался в том, что женщина говорила правду. Мокарабы были вполне способны на то, чтобы использовать ссору между женщинами и достичь своих целей. Если Айка действительно пыталась убить свою соперницу, калиф действовал справедливо и у Мокарабов не было причин для возмущения. А если христианка покинула Альгамбру, то больше нет законных оснований для действий против калифа., и нет законных оправданий обращению к испанским монархам. Эмир слишком хорошо понимал рискованность подобной коалиции. Но женщина видела это только в черно‑белых красках — она думала, что если Абенцаррати узнают правду, то опять станут лояльными подданными калифа, но все было далеко не так просто. В недалеком будущем Абенцаррати, конечно же, не извлекут из восхождения Бобдила на престол такой пользы, как Мокарабы, но через несколько лет…

Через несколько лет их семья может выиграть от этого события очень много. Даже, несмотря на поддержку Мокарабов, женщина и ребенок не смогут править Гранадой так, как это делает мудрый и сильный Мули Абул Хассан, так что в царстве, объятом хаосом, будет много возможностей для тех, кто захочет проявить себя и укрепить свое положение, в особенности, если они способствовали возникновению нового режима правления. Конечно, испанцам придется заплатить за их участие, но эмир не сомневался, что их вполне удовлетворит восхождение на престол мальчика и какое‑либо вознаграждение.